dinni

Так завершились в наше время, и скорее всего, навсегда, попытки славян в Германии получить независимость и существовать как отдельные народы. Рассеянные остатки многочисленных народов, чья национальная жизнь и политическая активность давно исчезли с лица земли, более тысячи лет покорно следовавших за более могучей нацией, завоевавшей их, как это произошло с валлийцами в Англии, басками в Испании, бретонцами во Франции, и, в более близкий к нам период, испанскими и французскими креолами в областях Северной Америки, недавно занятых англо-американской расой – эти вымирающие народности, богемцы, каринфцы, далматы, и т. д., попытались извлечь для себя выгоду из всеобщего смятения в 1848 году с целью восстановить политическое status quo 800 года. За последнюю тысячу лет они могли бы усвоить, что подобный откат невозможен; что, если вся территория к востоку от Эльбы и Заалы когда-то была занята родственными славянскими народами, этот факт всего лишь показывает историческую тенденцию, и вместе с тем физическую и интеллектуальную мощь немецкой нации, покоряющей, принимающей в себя и ассимилирующей своих древних восточных соседей; что эта тенденция к впитыванию немецкой нацией других народов всегда была и остается одним из главных путей, которыми цивилизация Западной Европы была перенесена на восток континента; что этот процесс мог остановиться лишь тогда, когда процесс онемечивания достигал границ большого, сплоченного и цельного народа, способного к независимой национальной жизни, как венгры и до некоторой степени поляки; и что таким образом естественная и неизбежная участь этих вымирающих народностей заключается в том, чтобы позволить завершиться процессу распада и ассимиляции своими более сильными соседями. Конечно, это не слишком лестная перспектива для национальных амбиций панславянских мечтателей, которые смогли увлечь за собой часть богемского и южнославянских народов; но могут ли они ожидать, что история повернет вспять на тысячу лет, чтобы порадовать несколько зачахших общин, окруженных и колонизированных немцами на всех занимаемых ими территориях, с почти незапамятных времен не имеющих для цивилизованной жизни другого языка, кроме немецкого, и лишенных первейших условий существования народа, численности и цельности территории?

Перевод

worden_archives, он же и нашел этот потрясший меня абзац. Как ни странно, это не Гитлер в 38 году, а также не Розенберг и не Геббельс. Правильный ответ дан белыми буковками, если кто хочет подсмотреть - выделите мышкой: Маркс, "Революция и контрреволюция в Германии", сборник статей 1852 г. Д. переводил с аглийского по книге Edward Crankshaw. А мы чего, мы сами офигели...

upd Еще один любопытный абзац того же автора, который мне лень переводить, а Д. убегает.

The question of nationality gave rise to another struggle in Bohemia. This country, inhabited by two millions of Germans, and three millions of Slavonians of the Tschechian tongue, had great historical recollections, almost all connected with the former supremacy of the Tschechs. But then the force of this branch of the Slavonic family had been broken ever since the wars of the Hussites in the fifteenth century. The province speaking the Tschechian tongue was divided, one part forming the kingdom of Bohemia, another the principality of Moravia, a third the Carpathian hill-country of the Slovaks, being part of Hungary. The Moravians and Slovaks had long since lost every vestige of national feeling and vitality, although mostly preserving their language. Bohemia was surrounded by thoroughly German countries on three sides out of four. The German element had made great progress on her own territory; even in the capital, in Prague, the two nationalities were pretty equally matched; and everywhere capital, trade, industry, and mental culture were in the hands of the Germans. The chief champion of the Tschechian nationality, Professor Palacky, is himself nothing but a learned German run mad, who even now cannot speak the Tschechian language correctly and without foreign accent. But as it often happens, dying Tschechian nationality, dying according to every fact known in history for the last four hundred years, made in 1848 a last effort to regain its former vitality—an effort whose failure, independently of all revolutionary considerations, was to prove that Bohemia could only exist, henceforth, as a portion of Germany, although part of her inhabitants might yet, for some centuries, continue to speak a non-German language.

LONDON, February, 1852.

отсюда